идеально закругленные белые сооружения, напоминающие гробы. Приборы, которые, словно ожившие, чернилами рисовали на бумагах причудливые волнообразные графики. Самое интересное – освещение. Ярче солнца по глазам били продолговатые светящиеся трубки.

Мы поднимались всё выше, и папа держал меня за руку. Рядом откуда-то оказалась мама. Видимо, уже успела прибыть со всей остальной свитой в новые завоеванные земли.

Мы стояли перед огромной дверью. Её покрывал резной барельеф – человек поднимал руки, чтобы остановить надвигающуюся на него волну. Волну самого настоящего цунами. Было понятно – глупцу не спастись. Стихия сильнее.

Папа ударом ноги распахнул дверь.

Крагг напоминал огромного краба. Вместо рук у него были огромные клешни. Мерзкое лицо дрогнуло от грохота двери. Длинные усики-антенны шевельнулись.

– Кто к нам пожаловал? Король – собственной персоной.

Папа ненавидел беседы ни о чем. Он направил волшебную палочку на Крагга и произнёс устрашающе:

– Я оставлю тебя в живых, если ты снимешь проклятье.

Крагг рассмеялся. Мама схватила меня и крепко прижала к себе. Я чувствовала, как колотится её сердце. Чувствовала, как слеза скользит по её щеке. Чувствовала её страх.

– От твоего проклятья нет спасения, идиот. Нет заклинания, которое могло бы тебя излечить. Пока что нет. Но…

Он подпер клешнёй подбородок.

– Я могу дать тебе время, король.

Папа оглянулся на нас с мамой. Он убрал палочку в карман. Поднял руки и указал Краггу на дверь.

Мама выдохнула, как будто во время всего разговора не дышала, и разрыдалась. Она упала на колени и обхватила меня за талию.

Мне казалось, что я во сне.

***

Мне снилось радостное.

Важный врач с закрученными по-пижонски усами сообщил, что у папы какая-то там «ремиссия». Все из-за этого были очень счастливы. Мама приготовила отличный ужин – я помогала делать ей салат. Нарезала огурчики. Папа купил нам подарки – маме кольцо, а мне – новый ежедневник с ручкой. Чтобы я могла и дальше сочинять свои интересные истории.

Мы вернулись в Россию, когда зима уже закончилась. Это меня расстроило – мы так и не успели поиграть с папой в снежки.

Во сне всё менялось быстро – раз! – и я уже стою около окна в квартире и смотрю на Парк Победы, который начинается прямо через дорогу от нас. Именно там папа спас меня от двух хулиганов, которые сначала просили мелочи, а потом начали обзываться и угрожать. Как они уносились, а? Знали – если папа догонит – им хана.

Я обернулась. Здесь близняшки мне алкоголь дать впервые пытались – прямо на этой постели. Только тогда на ней была постель голубая – с волнами, на цунами похожими. И откуда они в двенадцать-то лет спиртное достали? Спёрли у родителей, наверное. Это сейчас, в семнадцать, смешным кажется, а тогда. Ох, и стыдно же было…

Скрипнула дверь в мою комнату – папа заглянул ко мне. Он улыбнулся, но уголки губ его вдруг задрожали. Я поняла – он едва стоит на ногах. Лицо бледнело каждую секунду. Правой рукой он схватился за сердце.

– Принцесса, – он снова попытался улыбнуться, но вместо этого лишь простонал. – Принцессочка, вызови скорую, а?

Счастье не бывает бесконечным. Это я усвоила давно.

G4

Папа лежал на больничной койке. Мама – почему-то вмиг поседевшая мама – держала его за руку. Она не плакала – уже давно. Влага, словно по движению волшебной палочки, навсегда покинула её глаза.

Я подошла с другой стороны койки и положила голову ему на колени.

– Ну что?

– Ой, – он махнул рукой. – Что ты, не знаешь что ли? Всё в одной поре. Да и что они нового скажут? – указал на дверь. – Всё одно, принцесса.

Я хотела спросить что-то жутко страшное: «Папа, ты умираешь?». На подобные вопросы он всегда отвечал одинаково, посмеиваясь: «Родители не умирают, принцесса. Лишь рядом быть перестают».

Поэтому я сказала:

– Сейчас бы в снежки поиграть, а?

– Два месяца до зимы, – папа всмотрелся в окно. Деревья роняли жёлтые листья в лужи. -Может, успеем ещё, малышка.

Мама выдохнула. Мы обе знали – не успеем. И папа знал.

В этот момент – прямо во сне – я испытала странное чувство. Мне не хотелось просыпаться.

Я хотела подольше побыть с папой здесь. Лежать у него на коленях. Чувствовать, как он длинными пальцами копается у меня в волосах. Глупо шутить и вспоминать, как мы слепили снеговика, которому вместо морковки вставили еловую шишку. И так крепко она держалась – даже мальчуганы со двора снежками сбить не могли.

Мне не хотелось просыпаться потому что я боялась, что там – в реальности? – там папы уже нет.

***

Я проснулась.

За окном светило яркое солнце. Я надела плюшевые тапочки и вышла в коридор. В замке было необычайно пусто – я не встретила даже никого из прислуги.

Заглядывала во все комнаты – пусто. Ни мамы, ни папы.

Я чувствовала себя опустошенной. Разбитой. Как будто не успела сделать чего-то важного. Но вдруг услышала смех со стороны двора.

Это был смех папы.

Я наспех оделась и выскочила на улицу.

– Ну что, принцесса? – крикнул папа, увидев меня. – Сыграем в снежки?

Я развела руками. Указала на дерево, с которого только что сорвался оранжевый листок.

– Рано ещё.

Он подошёл ко мне поближе. На его голове не было ни одного седого волоска. Его щёки украшал румянец. Мелкая сеточка морщин казалась едва заметной на молодом, дышащем жизнью лице.

– Принцесса, – мягко улыбнулся он. – Когда же рано – было для нас проблемой? А?

Он взмахнул волшебной палочкой, и через секунду начался такой снегопад, какого наше королевство не видела уже сотни лет.

Мы бегали и кидались друг в друга снежками. Звенел смех. Снег скрипел под ногами. Изо рта выплёскивались облачка пара.

Оранжевая листва пятнами украсила идеально ровную снежную поверхность.

Мы легли на снег и начали то поднимать, то опускать руки. Делали снежных ангелов. Как раньше – когда папа был ещё жив.

Он взмахнул палочкой, и ангелы сорвались со снега и взлетели в небеса.

– Забыла что ли, кто твой папа? – папа обнял меня за плечо и передал волшебную палочку.

Не забыла.

Мой папа – самый настоящий волшебник.

Табло

Михаил Востриков

г. Москва

На таймере 239 часов. Я устремляю глаза на мощные прожекторы метрах в тридцати над головой и не отвожу, пока от рези в висках